Диалог с Иеромонахом Макарием

10 Май 2021

Отвечает Иеромонах Макарий (Маркиш)

Отвечаю отрывком из своей книги "Ключи от Неба: руководство к действию".

Барьер, которого нет
==============
Пришлось мне раз быть на заседании одного вузовского семинара: двое мусульман-татар рассказывали собравшимся об Исламе. Поскольку рассказ их содержал лишь общие сведения, довольно хорошо мне известные, то я, по правде говоря, отвлекся от темы и думал о чем-то постороннем… Доклад тем временем закончился, и председательствующий вдруг говорит:
– Вот, среди нас находится священник; попросим его первым высказаться, подвести итоги сказанному!
Поймали, значит, меня, как школьника-лоботряса на уроке. Ну, не беда: сидел я в заднем ряду, было несколько секунд на раздумья по дороге к кафедре… И вот что я ответил:
– Дорогие друзья! Вы слышали, с какой любовью, с каким вниманием наши сограждане и соседи рассказывают нам о своей вере, о ее древнем происхождении и традиции. Упоминания о каждом имени или событии сопровождают они оригинальными выражениями по-арабски – хотя арабский язык не имеет ничего общего ни с татарским, ни с русским.
А мы, русские православные? Чуть услышим церковнославянскую речь, язык нам близкий и родной, источник общей культуры славянских народов, как тут же начинаем ныть да причитать: нам, дескать, трудно да непонятно, да почему бы всё не перевести на разговорный повседневный диалект…
Стыдитесь и учитесь!
---------------------
Языковый барьер… О нем только ленивый не твердит: самая простая причина, почему мы не приходим в храм, не молимся Богу, не хотим ничего знать о Церкви. Но будьте уверены: простота здесь хуже воровства.
Впрочем, иногда выдвигают вроде бы разумное соображение: «Святые Кирилл и Мефодий несли славянам Слово Божие на их родном языке, претерпели за это гонения от латинян. Так почему же мы сейчас отказываемся от их примера, не переводим свои книги и службы на понятный русский язык?...» – Объясним.

ХХ век многому нас научил. На горьком опыте он научил нас вере и верности, научил любить Бога и ближнего, любить Святую Церковь и свое христианское наследие, научил не разбрасываться своим достоянием, не топтать ногами бесценный жемчуг своей богоданной культуры в бредовом припадке «разрушить до основанья, а затем…» . Четверть века после возвращения жизни в нормальное русло, монументы той эпохи – руины храмов, разрушенных руками наших отцов и дедов – по всей Русской равнине простирают к небу каменные руки.

Память святых равноапостольных Мефодия и Кирилла, просветителей славян, говорит нам о том же самом. Одиннадцать веков тому назад они проповедовали среди племен, готовых принять семя веры, но незнакомых с христианским духовным, историческим и культурным наследием: предстояло создать, накопить и удержать его на протяжении грядущих столетий. Сегодня же ровно наоборот: мы обращаемся к народу глубочайшей христианской культуры, но пленённому враждебными силами безбожия. Победа над ними возможна только с опорой на полноту нашего исторического христианского достояния; и вполне понятно, почему противник снова и снова пытается выбить ее у нас из-под ног.

Латинский и греческий языки, на которых говорили европейские церкви при свв. Мефодии и Кирилле, были чужими для современных им славянских племен. Для нас, их нынешних потомков, церковнославянский – родной язык. Отчасти позабытый, в чем-то непривычный, не слишком простой, но родной – как для верующего грека родным остается язык Евангелий (дальше отстоящий от новогреческого, чем церковнославянский от русского), а для верующего итальянца – латынь.

Церковнославянский язык – это уникальный мост между языком славян и греческим языком Нового Завета (потому-то он и «церковный»). Многие особенности греческого языка перенесены, пересажены в церковнославянский; за счет этого очень облегчается перевод. Церковнославянский текст буквально соответствует греческому оригиналу, слово в слово передавая нам прямую речь Спасителя и Его учеников.

Но еще гораздо важнее сама разница между повседневной, разговорной речью и языком молитвы: она помогает нашему сознанию шагнуть в открытую дверь неземной реальности. Разница эта в той или иной мере существовала и существует во всех подлинных культурах и цивилизациях. Церковнославянский язык – не барьер, а мост, пролегающий не только между прошлым и настоящим, но и между временем и Вечностью, между землей и Небом.

Трудности церковнославянского языка – то же самое, что тренировочная нагрузка для спортсмена (недаром в посланиях апостола Павла столько аналогий со спортом!) Разбирая их, мы получаем прекрасную возможность вникнуть в смысл текста, ближе познакомиться с жизнью и культурой прошлого, с нашим собственным языком. К примеру, по-русски нас радует "святая прелесть" – а по-церковнославянски звучит нелепо: лесть – это ложь, прелесть означает самообман. Безмолвный означает не «молчаливый», а «безмятежный, спокойный»; живот – не часть тела, а вся наша жизнь. И немало других таких случаев, где одно и то же слово в русском и церковнославянском контексте имеют не совсем одинаковый (или даже совсем разный) смысл.

Некоторые слова открывают нам дверь к очень глубоким размышлениям. Например, _правда_ в современном употреблении почти всегда равнозначна истине, а в церковнославянском это совсем разные вещи. _Истина_ несет привычный нам смысл, а _правда_, в свою очередь, может означать либо добродетель (праведность), либо справедливость. Подумайте над тем, как связаны между собою эти три понятия!...

Но язык, как и вся Церковь, – это живой организм. Он требует постоянного внимания и заботы, не в меньшей мере, чем здания и сооружения, церковная утварь и облачения, – иначе в нем накапливаются искажения и огрехи, нерешенные проблемы. Такая работа шла у нас во все века; незадолго до революции начался очередной её этап, беспощадно прерванный разгромом церковной жизни при большевиках, физическим уничтожением большинства православного духовенства и ученых. И сегодня мы только-только приступаем к возобновлению этих трудов… Как в наши дни нередко приходится служить в неоштукатуренных, плохо отапливаемых храмах – понимая, что полная реставрация требует времени и средств – так же в точности мы должны понимать, что исправление и совершенствование языка наших богослужений не может произойти во мгновение ока.
  
Невыполнимые задачи мешают успеху любого дела. Если вы взялись изучать немецкий, арабский или китайский, от вас, вполне естественно, потребуют активного владения языком: объясниться в чужой стране, грамотно написать письмо, – и это не всем дается. Но задача знакомства с церковнославянским гораздо проще: необходимо только пассивное знание.

Способностью писать и самостоятельно изъясняться по-церковнославянски обладают выпускники духовных академий и филологических факультетов в университетах. Что же касается нас, миллионов православных верующих, нам надо всего лишь освоиться с восприятием церковнославянской речи, с её звуком и строем, с самыми характерными словами и формами, хотя бы немного с церковнославянским шрифтом, а также с чтением знакомого текста.
Дается это в большинстве случаев привычкой – и привычка очень скоро вплавит, вольет голос вашего сердца в общецерковную молитву. Вы почувствуете, как неприметно для вас язык молитвы стал вам родным.

Поэтому читайте как можно больше по-церковнославянски, читайте вслух, привыкайте к четкому, ровному, размеренному, красивому, грамотному произношению. Учиться этому делу в наше время – одно удовольствие: в магазинах и в Интернете вы найдете огромное изобилие прекрасных аудиозаписей богослужений, молитв, псалмов и новозаветных книг. А все сложности, сомнения и загадки вы легко разрешите посредством словарика, параллельного русского текста или примечаний к церковнославянскому – не говоря уж о содействии друзей и священнослужителей.

Нам свойственно подмечать недостатки и слабости, а затем обобщать их без ограничения. Услышим где-нибудь невразумительное, невнятное, малограмотное чтение какой-нибудь бедной старушки, которая год за годом отдает приходскому храму все свои немощные силы, – и пошли трубить на всех углах: «В церкви на службе ничего не поймешь!...» А нам бы вместо этого научиться самим читать по-церковнославянски, да встать на её место. – Помню, много-много лет назад, еще молодым человеком, я пришел в один храм: какой-то пожилой монах читал канон на утрени. Речь его была столь ясной и понятной, что я невольно поразился; даже показалось мне, что читает он на особенном, прояснённом языке… Но я ошибся: язык был самый обычный, церковнославянский. Читал, однако, не «какой-то монах», а владыка Антоний (Бартошевич), архиепископ Женевский и Западноевропейский (+1993).